— Своими? — задумался Рейнарт. — О, я знаю такое место! Воронов Насест!
— Молодец, Стефан! Через полторы недели будет День Перемен, праздник, который устраивает сам герцог. Это как раз то, что нам нужно. Вся знать Каморра соберется в башне на высоте пятисот футов, и там будет полно стражи. Обязательно научу донью Сальвара, чтобы она пригласила на праздничный обед Лукаса Фервита. В конце концов, он почетный гость нашего города.
— Как бы он не заподозрил ловушку.
— Я думаю, такое приглашение будет выглядеть вполне естественно. К тому же все говорит о баснословной дерзости нашего подопечного. Полагаю, в данном случае это сыграет нам на руку. А донья София пусть наплетет ему что-нибудь о временных финансовых трудностях — якобы последняя сумма поступит к ним только после праздника. Таким образом, мы используем двойную наживку: сыграем одновременно на его жадности и тщеславии. Полагаю, он не сможет устоять.
— Следует ли мне привлечь своих людей?
— Конечно, Стефан, — графиня не спеша отхлебнула вина. Губы ее тронула легкая змеиная усмешка. — Я хочу, чтобы именно твои Полуночники принимали у него плащ, открывали перед ним двери и прислуживали ему за обедом. Если этот проклятый Лукас Фервит пользуется ночным горшком, я хочу, чтобы твой человек выносил его поутру. Глаз не спускайте с мерзавца, чтобы знать, кто к нему приходит и куда уходит.
— Понял, графиня. Что-нибудь еще?
— Нет. Выполняй, Стефан. Ступай, и через пару часов я жду от тебя сведений. Не бойся меня побеспокоить — ко мне еще должны прибыть гонцы из Плавучей Могилы, рассказать о возвращении похоронной процессии Барсави. А я тем временем напишу герцогу Никованте, поставлю его в известность о готовящейся операции.
— Ваш покорный слуга, госпожа, — откланялся Рейнарт и удалился из солярия размашистым шагом занятого человека.
Еще до того, как тяжелая дверь захлопнулась за его спиной, донья Ворченца поднялась и направилась к небольшой конторке, стоящей в алькове у двери. Там она быстро начертала несколько строк на чистом листе пергамента, свернула его в трубочку и запечатала голубым воском, который выдавила из специального тюбика. Материал был алхимического происхождения — он затвердевал на воздухе в течение нескольких секунд. Вблизи от своего драгоценного каталога старая графиня избегала пользоваться открытым огнем, даже простой свечой.
Порывшись в конторке, она достала перстень с печаткой, несколько мгновений смотрела на него… За пределами солярия донья Ворченца никогда не пользовалась этим перстнем. Многие удивились бы при виде знака, вырезанного на камне — он не входил в герб ее семьи. Однако графиню это не смутило: она плотно прижала печатку к застывающему воску, подержала пару секунд и отлепила с легким хлопком.
Затем она кликнула одного из своих ночных слуг, и уже в следующее мгновение тот мчался к посадочной платформе на северо-западной стороне башни. Именно отсюда уходила грузовая клеть к Воронову Насесту. Совсем скоро он передаст послание графини лично в руки старому герцогу Никованте.
И неважно, что час уже поздний. Так заведено: герцог обязан подняться с постели и бросить все дела, коль скоро ему доставят бумагу, запечатанную голубым воском с одиноким изображением паука.
Интерлюдия. Наставник из Обители Хрустальных Роз
— Не туда! Мое сердце выше. Нападай… Рази! А теперь сюда… Коли!
Серый холодный дождь изливался с небес на Обитель Хрустальных Роз. Такова уж зима в Каморре — лило целый день, весь двор покрылся водой, и по щиколотку в этой воде болтался Жеан Таннен вместе со своим учителем доном Маранцаллой. Крупные дождевые капли собирались на лепестках роз в саду и ручейками стекали вниз. Такие же ручейки заливали глаза Жеану, пока он раз за разом отрабатывал прием — делал выпад и колол рапирой кожаный мешочек чуть побольше мужского кулака, набитый соломой. Мешочек не давался, прыгал, уходил в сторону, поскольку крепился на конце палки, которую держал дон Маранцалла.
— Коли сюда… И сюда! Нет, Жеан, это слишком низко. Здесь уже не сердце, а кишки. Давай же, убей меня! Не тяни, это опасно. Нельзя давать противнику передышку. Выше! Еще выше, прямо в сердце, под ребра! Ну вот, уже лучше.
В разрывах меж тучами блеснула тускло-белая молния, будто свет далекого костра пробился сквозь пелену дыма. Чуть позже возник и звук — грохочущие перекаты грома наводили на мысли о могучих богах, которые там, на небе, злятся и грозят кулаками жалким людишкам. Жеан представил себе, каково в такой момент находиться на вершине одной из Башен (они неясными расплывчатыми колоннами уходили в небо и терялись в облаках), и невольно поежился.
— Все, Жеан, довольно. Ты вполне сносно владеешь своей колючкой и в случае нужды сумеешь воспользоваться ею. Настало время прощупать тебя на предмет особых талантов. Давай-ка выясним, к чему у тебя лежит душа, — дон Маранцалла, плотно укутанный в коричневый непромокаемый плащ, прошлепал по лужам к большому деревянному ящику. — Так, посмотрим… Это нам не подходит — вряд ли ты сможешь повсюду таскать за собой длинный клинок… Ну-ка, сходи за «болваном».
Жеан поспешил через стеклянный лабиринт к маленькой проходной, через которую можно было попасть вглубь башни. Мальчик по-прежнему испытывал уважение к розам — надо быть полным дураком, чтобы их не уважать, — но за последнее время как-то попривык к ним. Пропало ощущение, будто они, подобно голодным хищникам, затаились вокруг и выжидают момента, чтобы напасть. Теперь Жеан воспринимал их просто как некоторое препятствие, молчаливый сигнал «ходу нет!».
Поднявшись по ступенькам, он прошел в небольшую сухую комнатку, посреди которой стоял их «болван» — пухлый кожаный манекен в виде стилизованного человеческого торса с головой. Жеан взялся за железный шест, на котором крепилось чучело, и неловко взвалил его на плечо. Осторожно двигаясь, он снова вошел в стеклянный лабиринт и двинулся к центру Сада-без-Ароматов. Несколько раз по дороге он задел стеклянные лепестки своим «болваном», но розы, похоже, были безразличны к мертвому кожаному мешку.
Так как дон Маранцалла по-прежнему рылся в своем сундуке, Жеан установил «болвана» посреди площадки — железный шест с размаху вошел в предназначенную для него лунку, расплескав фонтанчик дождевой воды, — и приготовился ждать.
— Вот, посмотри, очень неприятное приспособление, — промолвил Маранцалла, вытаскивая цепь длиной в четыре фута. Каждое звено ее было заботливо обернуто тончайшей кожей. — Называется «выбивалка». Обрати внимание: упакована так, чтобы не звенеть. Если присмотришься, то увидишь, что с обоих концов у нее есть специальные крючки — в результате «выбивалку» можно укрепить на талии наподобие ремня. Ее легко спрятать под одеждой, хотя для этого лучше иметь цепь немного подлиннее.
Мастер клинка шагнул вперед и уверенным движением метнул оружие в голову «болвану». Раздался громкий влажный звук, и цепь отскочила обратно ему в руку.
— Теперь ты, — предложил Маранцалла.
Некоторое время Жеан развлекался, вполне успешно повторяя фокус учителя, а тот молча наблюдал. Затем, что-то бормоча себе под нос, он отобрал у Жеана «выбивалку», бросил ее обратно в сундук и достал оттуда новую забаву — пару кинжалов примерно в фут длиной с широкими изогнутыми лезвиями. На рукоятях имелись тяжелые гарды, усыпанные мелкими металлическими шипами.
— Тоже те еще штуковины. Известны под названием «воровские зубы». Очень просты в обращении: можно колоть, или рубить, или просто бить. Эти медные шипы запросто спускают шкуру с человеческого лица, а при помощи гарды можно остановить даже разъяренного быка. На, попробуй.
С кинжалами Жеан управлялся даже лучше, чем с цепью. Дон Маранцалла остался вполне доволен, даже поаплодировал.
— Именно так: снизу в живот и под ребра. Вгони фут стали и пощекочи сердце врага. После этого любые разногласия улаживаются сами собой, можешь не сомневаться, сынок. В самый раз для «уроков анатомии», верно? — коротко хохотнул он, забирая у Жеана кинжалы. И, поймав удивленный взгляд ученика, пояснил: — Это выражение связано с капой Барсави, странно, что ты его не слышал. Дело в том, что наш капа не коренной каморрец, в юности он окончил Теринскую Коллегию. Так вот, когда он вызывает кого-нибудь к себе на ковер, так сказать, просто побеседовать — это у него называется «уроками этикета». На следующей стадии человека связывают и выбивают у него необходимые признания — это уже «уроки пения». А вот когда бедняге перережут глотку и швырнут в залив на корм акулам…